— Впервые о Маше Шалаевой я услышала от своей внучки Поли. Они все молодые, друг друга знают. К тому же я видела Марию, сталкивалась с ней во время репетиций, составила собственное впечатление. И на предложение Маши согласилась без оглядки, потому что такие роли интересны своей драмой, внутренним миром персонажа. Они действительно обогащают человека.
Соглашаясь на съемки, я понимала, что картину снимает молодая девушка, которую я совершенно не знаю. И она будет не то чтобы стесняться, но зажиматься, как многие режиссеры, с которыми я уже сталкивалась. Я вижу по их лицам, что они боятся мне что-то сказать. Но я сразу же предупредила: «Маша, говорите мне все то, что считаете нужным. Артистка я театральная, играть очень люблю, но в театре свои законы. Я могу и крикнуть, и завопить, но там другая эстетика и правда. Поэтому вы меня не стесняйтесь, а говорите: «Светлана Владимировна, а вот здесь не надо».
И мне кажется, то, как я играю эту роль, выстроено именно ею. Я не могла сформулировать это во время работы, поскольку не видела себя со стороны. А когда увидела, то поняла ее почерк, точное ощущение того, какой должна быть моя роль, экранная жизнь в этой ситуации. Маша все сделала точно, за что я ей могу только сказать «большое спасибо». По фильму я увидела, что она тонко чувствующий человек и может заниматься режиссерской профессией. А не каждый актер способен на это. Если, например, меня пустить в режиссуру, то я такого наваляю…
Конечно, ее возможности были ограничены. Фильм должен был заканчиваться тем, что героиня все-таки едет в Париж и знакомится с семьей своего мужа, но то ли денег не хватило, то ли пришли времена ковида, и задумку не удалось осуществить. Я вообще думала, что картина никогда не выйдет на экраны. Но сейчас я рада, что снялась здесь. Мне кажется, что это очень достойное произведение.
— Все это очень продумано. Пальто, которое героиня надевает на улицу, — мое. Художники придумали, как я буду выглядеть и выбрали синий со всеми оттенками. Это очень благородный цвет – не траурный, но и не веселый. Поэтому золотая середина такого облика, на мой взгляд, была очень удачной.
Кстати, у нас с Машей случилась одна смешная сцена в парикмахерской, которую я не увидела в картине. Видимо, ее вырезали. Героиня Маши стригла меня и подходя к зеркалу, говорила: «Ну что, и в 90 можно быть секси». А я уточняла: «Не в 90, а в 82».
— Я буду играть спектакль «Как важно быть серьезным» по Оскару Уайльду. А потом театр Маяковского устраивает какое-то торжество, но от меня все держат в секрете. Думаю, прозвучат поздравления от театра. А что будет дальше, я пока в неведении.
— Во-первых, я ее просто обожаю. Полина – моя внучка и моя жизнь. Также ее обожал и дедушка. Я благодарю судьбу за то, что играю с Полиной в театре. У нас три совместных спектакля, в которых я везде изображаю ее маму. Это очень смешно, поскольку в жизни мы говорим: «Бабушка, бабушка», а на сцене – «мама». В пьесе по Оскару Уйальду мы тоже работаем в тандеме.
Вы знаете, что для меня самое ценное? Она ведь пришла в театр неопытным воробышком и окончила ГИТИС даже на год раньше, чем многие ее сверстники. И сейчас я вижу в ней бесценное актерское качество – рост. Она не стоит на месте, что очень опасно для актера, ее продвижение видно всему театру, а не только мне. Конечно, я могу хвалить Полю, как бабушка, но о положительных изменениях говорит и коллектив.
— Иногда слышишь какие-то сплетни, но большое счастье, что они до тебя не доходят. И чем меньше знаешь, тем лучше спишь. Конечно, у нас с Сашей была огромная жизнь: и рождение ребенка, и совершенно потрясающие его актерские победы, и мои. Но любая победа сопряжена с пожеланиями тебе как успеха, так и провала. Отсюда идут пути, которые могут тебя ранить или же, наоборот, принести счастье. Но мы прожили жизнь, обойдя все это.
О ПРЕОДОЛЕНИИ ТРУДНОСТЕЙ
— Мы жили нормальной жизнь: и ссорились, и скандалили. Но все это были бытовые ссоры, которые не имели особого значения. Мне кажется, прежде всего нас спасало то, что у обоих одинаковое чувство юмора. И то, что мы оба ненавидели быть в ссорах и очень быстро прощали друг друга, а потом и не могли вспомнить, из-за чего, мы, собственно, поругались. Но надо отдать должное моему мужу: даже если я была не права и наскакивала на него, то он все терпел, а потом сам шел ко мне извиняться. Так счастливо сошлись звезды, что нам друг с другом было хорошо, и мы друг без друга не могли.
— Я не люблю говорить на эту тему и стараюсь ее избегать. Хотя мне без конца задают эти вопросы. Я могу только сказать про себя, не давая никому советов – меня спас театр и семья. Я все время была занята, много работала. А вот мою маму это не спасло. Когда умер мой папа, она ушла с «Мосфильма». Она оба были киношниками. Она не смогла ходить туда, куда они когда-то ходили, бывать в тех местах, которые они вместе посещали. Мама начинала вспоминать и все обиды на папу, хотя они прожили даже больше, чем мы с Сашей. Так что у каждого свое. Тут нет никаких рецептов.
— Я абсолютно включаюсь в персонажа и обнаруживаю с ним родство. Когда я даже рассказываю о спектаклях, в которых давно не играю, я начинаю драматически на все реагировать, и у меня к глазам подступают слезы. Но эмоции актера и эмоции обычного человека – разные. Физиолог Павлов говорил, что актерские эмоции очень полезны. Вообще, это какое-то чудо, тайна, объяснить это невозможно.
У человека в моем возрасте куча болячек. Иногда из-за самочувствия мне очень сложно даже собраться на спектакль, а все роли у меня очень эмоциональные. Я прихожу в театр, еле-еле дохожу до гримерки, гримируюсь, одеваюсь, а когда выхожу на сцену, то забываю обо всех недугах и будто погружаюсь в другую жизнь и ухожу от своей. А моя же собственная жизнь остается за кулисами. Когда же все заканчивается, и закрывается занавес, я снова еле тащусь домой. Поэтому я считаю большим счастьем заниматься актерской профессией!
(Ольга Храбрых, «Телепрограмма», 15.04.22)